Современное религиоведение не только изучает древние религии, каждой из которых – не одна тысяча лет, но и способно давать приблизительные прогнозы их развития. Как будет выглядеть религиозная карта мира – ну хотя бы в середине XXI века? Какое будущее ждет христианство? Что станет с секулярным обществом? Ответить на эти вопросы «НГР» попросили Виктора Еленского – религиоведа, президента Украинской ассоциации религиозной свободы.

– Виктор Евгеньевич, как демографические процессы влияют на распространение мировых религий, например, христианства?

– Прежде всего следствие глобальных демографических процессов – смещение христианства на Юг. Ежедневно христиан, по подсчетам авторов «Христианской энциклопедии», становится больше примерно на 56 тысяч, но если в Африке это увеличение составляет 23 тысячи, то в Европе количество христиан уменьшается. Киншаса, Буэнос-Айрес, Аддис-Абеба и Манила – столицы, сегодня в большей степени дающие представление о христианстве, чем Париж, Лондон или Берлин.

Что это означает для будущего христианства? Церкви Юга гораздо более консервативны, апокалипсичны и ревностны, чем Церкви Севера. Они отбрасывают либеральное христианство, они более мистичны, в них исцеляют и пророчествуют. Такое христианство, которому «всего мира мало», сталкивается на колоссальных пространствах глобального Юга с не менее, если не более воинствующим исламом.

Филипп Дженкинс, автор «Грядущего христианства», одной из наиболее обсуждаемых в последнее время религиоведами книг, полагает, что на карте мира в уже обозримом будущем окончательно наметится двадцать стран, где соотношение христиан и мусульман будет приблизительно равным; относительно десяти из них он предвидит в лучшем случае напряженность в их взаимоотношениях.

– Опишите, если это возможно, портрет христианского мира середины XXI века исходя из известной на данный момент демографической динамики. В каких странах будет больше всего христиан?

– Думаю, что к середине века христианство вряд ли «успокоится». Волны «великого религиозного возвращения» конца XX столетия, ознаменовавшие подъем разных по содержанию, но одинаково пассионарных движений от Оклахомы до Манилы и от Кракова до Боготы, возможно, схлынут. Но глобализацию, то есть сжатие мира, остановить невозможно. Неизбежность встречи культур и религий ведет не к созданию общей для всех землян мегарелигии, а к поиску новых демаркационных линий между ними, к утверждению и переутверждению старых идентичностей, к восстанию против унификации и обезличивания мира. Полного разрыва христианских церквей с «землей и кровью», окончательного перехода от «национальной Церкви» к «Церкви свободного выбора» не произойдет; фундаментальные линии деления человечества сохранятся. Но поскольку ни одна религия уже не сможет быть совершенно изолированной от других, будущее христианства в значительной степени будет зависеть от содержания его диалога с другими религиями, и прежде всего с исламом.

Христианство окончательно утратит свою европейскую эксклюзивность. Десятка стран с наибольшим христианским населением в середине века будет выглядеть так: США, Китай, Бразилия, Конго, Индия, Мексика, Нигерия, Филиппины, Эфиопия и Уганда.

Очевидно, продолжится «пентекостализация» христианства. В значительной степени прошлый век был для него пятидесятническим: в первый день столетия Агнесса Озман из Канзаса заговорила «на языках», а в 2000 году в мире было уже 524 миллиона пятидесятников. Удельный вес пятидесятнических, харизматических и неохаризматических церквей будет и далее расти самыми быстрыми темпами в христианском мире и к 2025 году вырастет еще на 4% по сравнению с началом века.

Христианство станет еще более разнообразным. В 1800 году в мире было 500 христианских деноминаций, сейчас их уже около 40 тысяч. В дальнейшем эта цифра еще более увеличится; в основном за счет так называемых независимых церквей – африканских, афроамериканских и афролатиноамериканских деноминаций, часто весьма своеобразно интерпретирующих Евангелие. Впрочем, некоторые представления о новозаветной истории, которые можно встретить в украинских селах, не слишком далеко отстоят от верований народности Тарахумара в северной Мексике о Боге, его жене Марии и их сыне Иисусе, создавших индейцев.

Наконец, возможно, что обострение глобальных проблем человечества принудит христианских теологов к смене парадигм богословского мышления. Но эти же проблемы способны привести к попыткам создания некоего глобального, трансконфессионального «консервативного интернационала», противостоящего секуляризму.

– Какую роль сыграла концепция секулярного государства в дехристианизации Европы?

– То, что в Западной Европе произошло крушение приходской цивилизации, статус священника перестал отличаться от статуса учителя или социального работника, немало церквей превратились из сакральных в культурные объекты и оказалось подорванным «литургическое» течение времени, - все это еще не означает, что европейцы отказались от религии. Их религиозность становится все менее христианской (в данном случае речь не идет о возрастающем мусульманском населении стран ЕС) и еще в меньшей степени церковной. Она становится неинституализированной, созвучной современной индивидуалистической культуре, скорее фокусирующейся на персональном запросе, с акцентом на индивидуальном духовном опыте, чем на пассивном повторении вслед за Церковью ортодоксальных истин. В то же время христианская Церковь именно в Европе, по сути дела, впервые получила возможность оставаться только Церковью и не отвлекаться на «горизонтальное» служение, которое целиком и полностью могут взять на себя «государства всеобщего благоденствия» и чрезвычайно развитые гражданские общества, а заняться служением «вертикальным» (речь идет о современном западном богословии, в котором выделяются два направления: «вертикальное» занимается чистым богопознанием, а «горизонтальное» - церковной социальной доктриной. - Прим. ред.). По-моему, церкви Западной Европы этого еще не поняли. Поэтому церковные школы, больницы и каритативные учреждения там полны народу, а храмы – пусты. Но, во-первых, процесс «еврабизации», то есть увеличения числа мусульман арабского происхождения в Старом Свете, усилит значение католицизма и протестантизма как центров идентичности европейцев, а, во-вторых, в европейском христианстве уже сейчас есть точки обновления. Словом, как сказал применительно к Европе французский социолог религии Одон Валле, «если вы тот человек, который покупает акции и ценные бумаги, вам следует покупать христианство. Сейчас цена очень низка. Она должна пойти вверх».

– Можно ли говорить, что на постсоветском пространстве происходят процессы, обратные общемировой тенденции к секуляризации?

– То, что фундаментальные линии деления человечества сохранятся в обозримом будущем, означает кроме всего прочего, что принадлежность наших стран к определенному цивилизационному ареалу будет сказываться постоянно и в очень большой степени. Как ростки «исходной цивилизации» способны крушить последующие культурные и политические напластования, свидетельствует не только опыт Ирана, но и деисламизированной Ататюрком Турции. Через почти девять десятилетий после его реформ ислам вновь начинает манифестировать тут свою жизнеспособность и укорененность в политике.

После эксперимента по насильственному искоренению религиозности посткоммунистические страны возвратились к старым типам религиозной культуры, формировавшимся задолго до того, как они «встали на путь социалистического строительства». Поэтому характер религиозности в Чехии гораздо ближе к восточно-германскому, чем к словацкому, хотя Чехия и Словакия входили в одно государство, а в Литве – к Польше, нежели к соседней Латвии.

– В России часто говорят о клерикализации общества, о сближении Церкви и государства. Как обстоят дела с этим в Украине? Есть ли такие тенденции и в чем специфика украинской религиозной ситуации?

– Вряд ли России грозит клерикализация. Вопрос о том, что выше – «священство» или «царство», очень давно решен в пользу последнего.

Специфика же религиозной ситуации в Украине – в наличии нескольких центров религиозной силы. Каждый из этих центров имеет серьезную общественную, культурную и политическую поддержку. Ни одна из Церквей тут не объединяет, пусть даже номинально, более трети всех верующих. На религиозной сцене страны конкурируют три православных и Греко-Католическая Церковь; традиционно существенную поддержку в ряде регионов имеет Римско-Католическая Церковь; очень существенно присутствие позднепротестантских церквей. Кроме того, в украинском национализме отсутствует жесткая конфессиональная коннотация – быть «настоящим украинцем» вовсе не означает по определению быть православным, католиком или протестантом – в политическом истеблишменте представлены и первые, и вторые, и третьи. Все это, разумеется, снимает уже сами рассуждения о возможной «клерикализации» для Украины, хотя не отменяет значимость религиозного фактора для различных сфер общественной жизни страны.

Павел Круг, НГР