Больше семнадцати лет назад, когда я носила под сердцем своего первенца и еще не знала Иисуса Христа, увидела сон – довольно жуткий и тогда мне непонятный. В тесной мрачной комнатушке, похожей скорее на тюремную камеру, боролись я и некто – мощный, опасный, смрадно дышащий, с хищными очертаниями голого черепа. Мы буквально на части разрывали кричащего от ужаса и боли беспомощного младенца, перетягивая его каждый в свою сторону. Внутренний голос дал четкое понимание – это дьявол. Щерясь в победоносной недоброй улыбке, играя налитыми мускулами, он торжествовал: все физические преимущества были на его стороне. Казалось, младенец вот-вот полетит в горящее в сером стенном проеме жадное оранжевое пламя. Не знаю, как это получилось, но мне удалось вырвать ребенка из рук сатаны. Тогда, в период жизненной и семейной неустроенности, я истолковала страшное сновидение по-своему. И оказалась отчасти права, считая, что отвоевала право еще не родившегося малыша появиться на этот свет.

Я сама не понимала – хочу ребенка или нет, но то, что его рождения не желает будущий папа, знала наверняка. Останавливало от рокового шага подспудное чувство чего-то непоправимого, ведь после прочтения случайно попадающихся в руки религиозных трактатов в памяти отложилось самое главное: аборт – грех детоубийства. Гораздо позже я узнала, что принятые без желания, не как награда от Господа дети, могут стать источником многих скорбей и переживаний. А тем временем муж пошел на «компромисс»: «Ладно, рожай. Только чтоб мальчика…» Тогда техника УЗИ еще не была настолько совершенной, как сейчас, и пол плода, как правило, не устанавливали. Я, желая хоть как-то угодить супругу, поддерживала его в его же ожиданиях.

Родилась девочка. Первой моей реакцией после объявления пола ребенка, было разочарованное: «Как девочка?»  Аналогично отреагировал муж и, видимо, почувствовав себя в роли обманутой жертвы, на протяжении года не брал Олю – так назвали дочку – на руки. Только иногда подходил к кроватке, пристально всматривался в ее перекошенное криком (постоянная реакция на папу), красное сморщенное личико и цедил сквозь зубы: «У-у-у, ублюдок...» А Оля, будто следуя папиной установке, росла капризным, часто болеющим, докучающим вечно занятым взрослым ребенком. Моя свекровь, которая, казалось бы, больше всех ждала появления внучки, окрестила ее на народный лад: «кривым колесом» (т.е. плаксой) и «тупнем» (несообразительной). Сама я, хоть и родом из простой семьи, с наличием нецензурной брани в присутствии малышки, смириться не могла и призывала родню мужа воздерживаться от крепких выражений. Мои замечания обычно вызывали насмешки и злобу: если ребенок и повторит матерное слово, так это даже забавно! Удивительно, ноэти люди имели некую непреодолимую власть надо мной: например¸ я безропотно, по их наставлениям, несколько раз относила Оленьку к бабкам-шептухам,  следовала каким-то граничащим с дремучим рекомендациям, как оградить ребенка от «сглаза» и «порчи». Наверное, сказывалось отсутствие опыта, мудрости, твердости характера…

Корабль нашей супружеской жизни дал крен еще в самом начале своего путешествия. Прошли годы, и он уже был готов потонуть, но я покаялась. Вероятно, ощутимая встряска, вызванная штормом новых переживаний, выровняла этот крен. Я перестала отвечать истериками и скандалами на грубости и солдафонские замашки мужа, на попреки и «спасительные» увещевания его родни отвечала жаркими проповедями, руководствуясь одним запомнившимся мне изречением: «Если ты находишься в обстоятельствах, в которых нет людей, старайся быть человеком». Думаю, никого не удивлю, если скажу, что человеком с большой буквы для своей маленькой дочки была я – самая добрая, справедливая, красивая, умная, надежная… И, каково же было удивление дочки, когда она столкнулась с полной беспомощностью мамы, быстро сдавшей позиции под натиском врага душ человеческих: супруг и его родня категорически запретили мне водить ребенка в молитвенный дом. И я согласилась: мол, чтоб избежать  конфликтов и ссор… Я наивно полагала, что смогу рассказывать о добром Иисусе ребенку дома. Но и это желание строго пресекалось. Слово «Бог»  считалось крамольным, Олю наказывали и ругали. А я будто позабыла, что имею такие же права по отношению к собственному чаду, что и отец! Тихо посещала церковь, тихо верила, тихо молилась… Вскоре, не прошло и  трех лет со дня моего покаяния, муж подал на развод, обвинив в религиозной «неисправимости» и позоре, который я принесла в их добропорядочный дом своей принадлежностью к «секте»...

А.Пальчевская