Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; …и найдете покой душам вашим… (Мф.11: 28-29)

Замечательно, когда к Богу приходит молодежь, полная сил и надежд. Большая милость, когда Господь достигает сердец людей в «семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет», которые только на этом рубеже пришли к пониманию, что вся их нелегкая жизнь – путь к Нему. Не те силы, здоровье и память, но велика благодарность Господу, что их суетная жизнь не тщетна; чудные небесные обители приготовлены и для них. Не по их заслугам, но только по милости Любящего. В 2011 году заключили Завет с Господом очень близкие мне люди. Муж и жена. Моя мама и отчим. Божья благодать, спасительная для всех человеков, явилась для них в уже очень немолодом возрасте. Каждый шел к Богу своим путем.

Папу помню очень смутно. Всплывающие в памяти из детства фрагменты формируют его образ: добрый, бесшабашный и безответственный, как сейчас понимаю, с очень размытыми нравственными ценностями. У него было свое представление о семье: она не должна мешать сложившемуся образу жизни с вредными привычками и многочисленными друзьями. Мама страдала, но не бездействовала. Мне было три года, когда родители развелись: папа нас покинул, в доме наступила тишина. (Скоро у него появилась новая семья. Конец его жизни был предсказуемо трагичен). Мама второй раз вышла замуж через пять лет. В нашу маленькую семью пришел Николай Степанович, степенный, практически без вредных привычек и, казалось, очень надежный.

Самые ранние воспоминания детства Коли: смерть отца, ослепшая корова, взорванная бураном соломенная крыша, совершенно обессиленная стрессами мать и шестеро детей, оставленных на произвол судьбы. Затем детский дом, голодное военное детство и послевоенная юность, тяжелая работа на цементном заводе, туберкулез и 2-я группа инвалидности в 20 лет, борьба с болезнью, неустроенность, бедность, пьянство, тяжбы, разрушенная семья. Тяжелая совковая жизнь представляла собой постоянную борьбу за выживание.

Николай всегда знал, что Бог есть и почему-то его, Николая, хранит. Мама была набожная. В 1939 году на вопрос в переписи «Верите в Бога?» женщина ответила: «Верю!» Научила детей креститься, каждое утро молиться «Отче наш», рассказала грустную историю о своей старшей сестре. 1916 год. Умер муж, некоторые из пяти малых детей были калеками. Сидели в холодной хате голодные. По традиции покойный ночь перед захоронением находился в каплице. Похоронили. А на следующий день пришел «мазаник» (агент) от церкви за оплатой. За то, что усопший лежал в каплице. У вдовы не было ничего. Уступила требованиям: пришлось отдать последние тридцать фунтов ржи. (Из той семьи выжил только старший сын, который потом погиб в Великой Отечественной). Коле такая несправедливость глубоко врезалась в память. В 1941 году мальчик первый раз услышал от матери слова «Евангелиe», «Святая Книга». Слова передавались из уст в уста: по деревням проходил человек, у которого была Святая книга. В 1946-м в одной из хат их деревни Омело жил постоялец. Знали, что он евангелист, ходит по деревням, не пьет и не ругается; чтобы не беспокоить хозяйку, выходит в сад молиться. В соседней деревне Ведрецкая (сейчас это Красный Дар) Рованичского сельсовета Червенского района жил человек по фамилии Луговский. На предупреждение, что в лесу волки воют и ходить ночью по лесным дорогам поздней осенью особенно опасно, он отвечал: «Я – с Богом!» Один из прадедов Николая по материнской линии был гуманистом, вернулся из Америки после революции. Запомнились слова дальнего родственника (тоже фамилия Пенкрат), который в 1950-е годы жил в д. Большие Логи Березинского района и ходил на служения в Березино: «Я прохожу 20 км туда и обратно, и мне легко, потому что я получил откровение от Бога!» Эти люди, живущие по вере, среди сельчан пользовались уважением (Николай Степанович не помнит, чтобы тогда употреблялось слово «сектант»). Веры в живого Бога у Николая тогда еще не было, но добрые семена в сердце сеялись, уважение к евангельским верующим укреплялось.

В 1960-е годы, когда Николай уже со своей семьей жил в Городищах, мама посещала собрания христиан веры евангельской. Иногда служения проводились в его доме. Мужчине нравились их песни; он понимал, что храним Богом, но сердце было еще закрыто. Мама Николая умерла в Господе в 1974 году, хоронили ее евангельские христиане. Призыв Бога ее сын не услышал и тогда, когда работал в Казахстане в 1963-1964 годах, где также можно было слышать Слово.

В конце 1980-х, когда Николай Степанович жил в Минске, на предприятии, где он работал, был связист. Мой отчим никогда не был компанейским, предпочитал уединение и чтение. Однажды тот человек подошел к нему и сказал: «Вас любит Бог!» Николай это знал и на приглашение прийти в дом, где собирались верующие, отозвался. На служении, где-то во Фрузенском районе г. Минска, присутствовало еще несколько женщин. Николай Степанович никогда раньше не молился с закрытыми глазами, и многое для него было непонятно, когда все молились, он рассматривал присутствующих. «У нас наблюдатель», – прозвучало из уст верующих, и гостю пришлось выйти в другую комнату. Больше на те служения он не ходил: во время гонений евангельских верующих такие предосторожности были объяснимы как с одной, так и с другой стороны. Работу Николай Степанович потерял бы сразу. В конструкторском бюро точного машиностроения он с семью классами образования работал фактически на инженерной должности, и, как ему сказали, в коллективе – 100 % коммунистов и членство в КПСС обязательно. Коммунистом он не стал. Во время собеседования Николай Степанович заметил, что в обществе законы иногда нарушаются, и райкомовская комиссия, за целый год отстранившая только двух человек, его кандидатуру не утвердила.

Сформированное в советские годы мамино отношение к евангельским верующим (баптистам) было типичным – негативным. Истории о непонятной секте дополнялись нелепыми слухами, домыслами, и у среднестатистического обывателя, с одной стороны, вызывали негодование и возмущение, а с другой – прилив патриотических чувств к официально признанной церкви. Обычная нелегкая жизнь, главным итогом которой могли быть лишь двухкомнатная кооперативная хрущевка в Минске и еще дочь, у которой «все не так, как надо», также не давала маме повода для оптимизма.

Семейная жизнь мамы и отчима не складывалась. Их объединяло строительство дома на участке в 100 километрах от Минска, где жила моя бабушка и мамина одинокая слепая тетя. Все силы, свободное время и средства уходили на тот дом, чтобы после выхода на пенсию переехать в Зеленый Бор. Переехали. Но единства и понимания между мужем и женой не было, каждый помнил и по возможности помогал своим выросшим детям. Разделение в их маленькой семье усугублялось и какими-то юридическими моментами по оформлению собственности на дом. У каждого свои обязанности по хозяйству, свои доходы и расходы (общие – пополам), своя комната, свое обеденное место. Словом, два одиночества под одной крышей. Я об этом знала понаслышке: для меня и моих детей дом был открыт, что являлось большим благословением, особенно летом. Чем старше я становилась, тем с большим уважением относилась к своему немногословному отчиму. Но мамочка моя задыхалась. Свою часть работы по дому выполняла, а всю боль, обиду, недовольство высказывала мужу в виде упреков, претензий, обвинений. Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его. Бога в этой семье пока не было.

Когда жить стало совсем невмоготу, на вербную недельку в 60 лет мама с родной сестрой поехала в ближайший костел в Жодино, тогда представлявший собой вагончик посреди поля. (Мой прадед – шляхтич, католическая вера для маминой родни всегда была ближе.) Ксендз Марек, как его потом с любовью называла мама, очень обрадовался и принял новых прихожан с радостью. На той первой маминой службе присутствовало человек 8, в основном пенсионерки. Когда дело дошло до закладки первого камня, Марек, лежа на земле, молился, прося Божьего благословения, и мама решила, что приложит все силы и старания в деле строительства костела. Храм строили дружно и жертвенно, вкладывая труд и копеечку, а также неся постоянные дежурства. Общение, службы, молитвы были для мамы большим утешением и ободрением. (Поскольку обязательное венчание в костеле Николай Степанович считал формальностью и для себя делом неприемлемым, они отдалились друг от друга еще больше.) К тому времени я уже стала постоянно посещать церковь «Благодать». Мамочка, в отличие от Николая Степановича, восприняла эту новость настороженно и своими страхами, конечно, поделилась с Мареком. Священник, за что я ему очень благодарна, опасения не разделил: «Слава Богу, что ваша дочь пошла в церковь!» Строгий, жертвенный, грамотный ксендз Марек был авторитетом для своей паствы, сейчас он трудится в Польше.

В парке поселка несколько раз проводились евангелизационные служения. Сельчан приходили единицы. На вопрос, сможет ли он принять верующих в своем доме, Николай Степанович ответил утвердительно. Если бы в поселке образовалась евангельская церковь, одним из первых туда, наверное, пришел бы мой отчим. Пока же он довольствовался чтением «Благодати», сначала из любопытства, а последние годы был единственным подписчиком нашего журнала в поселке. Бог его хранил, добрые семена веры сеялись…

Когда года два назад отчим и мама поняли, что по состоянию здоровья трудиться на участке уже не могут, было принято решение: дом продавать, деньги поделить пополам и разъезжаться в разные стороны. Мама – ко мне, единственной дочке, отчим – в свою однокомнатную квартиру, оставленную ему сестрой по наследству. Друг друга они уже терпели с трудом. Теплым сентябрьским днем 2010 года мой муж приехал в Зеленый Бор за тещей. Первым уезжал Николай Степанович на машине внучки. По приезде домой мой благоверный от огорчения «хлопнул» бутылку водки и сказал: «Это конец. Вместе они уже никогда жить не смогут. Если бы ты слышала, как она его «благословляла»!» По-женски я маме очень сочувствовала, понимая, что упреками и обидами отношения не улучшить; в распаде семьи всегда виноваты оба…

С.Т.