Странно, что он, будучи пьющим, совершенно неосознанно понимал, в чем я больше нуждаюсь, в отличие от мамы, которая если и употребляла алкоголь, то исключительно по праздникам. Всякий раз из очередной командировки отец привозил мне книги. И эту крупицу внимания я ждала с нетерпением. Не помню, чтобы мы с ним когда-нибудь сели за стол и поговорили по душам или дружески обнялись. Не помню элементарных вопросов, вроде «Ну как дела?». Тень грусти на оливково-бледном девичьем лице, безвольная осанка, несвойственное ребенку тягостное молчание воспринимались папой как некая блажь, а то и вовсе игнорировались… По крайней мере, вдаваться в тонкости организации моей романтичной и нежной души было ему не под силу. Иначе и быть не могло: деградация личности и атрофированность мироощущения прогрессировали с каждым годом беспрерывного возлияния. Сызмальства переполняла меня ненависть к этому бессмысленному стеклянному взгляду, невнятному бормотанию, сивушному смраду, заполнявшему квартиру, лишь только отец переступал порог… Но если он по большей части не обращал на меня и мои переживания внимания, то мама срывала злость. Сказывались неустроенность в личной жизни и отчаянное осознание того, что разбитые вдребезги о гранит алкоголизма мужа мечты уже никогда не сбудутся.

Интересно, что до сорока лет мне и в голову не приходило, что росла я в дисфункциональной
семье, где мне досталась роль «потерянного ребенка». Всегда казалось, что наша семья самая что ни на есть нормальная. Как у всех! На территории постсоветского пространства таких «ячеек общества», где отцы злоупотребляли спиртным, матери «упахивались» на двух работах, а дети не получали должного внимания, было абсолютное большинство. Разу­меется, отверженность не проходит бесследно. Вступившие во взрослую жизнь жертвы дисфункциональных семей невольно стремятся контролировать ситуацию и близких людей. Став матерью, я неустанно осуществляла неусыпный надзор над своей старшей дочерью, думая, что таким образом смогу предотвратить испытания, оградить от трудностей и опасностей. Конечно, преследовала я благие цели, а получила кардинально противоположный результат. Сейчас дочери 22 года, но уже семь лет, как я потеряла контакт с ней, и дни, проведенные вместе, могу сосчитать по пальцам.

На одной из сессий на социальном факультете, где я учусь второй год, преподаватель, читающая лекцию на тему дисфункциональной семьи и созависимости, предложила студентам с помощью карандаша передать на листке бумаги впечатления детства. Возможно, кто-то увидит за этим жестокую изощренность воспаленного воображения, но на картинке я совершенно непроизвольно пририсовала родной маме вместо языка… гремучую змею. Не могу по сей день избавиться от ассоциации, что мама не говорила, а шипела… На невинный вопрос «Что у нас на обед?» она неизменно отвечала мне: «Что ни приготовлю, все съешь!» Обычно матери заинтересованы в дополнительной помощи по хозяйству и потому стараются всячески привлечь детей к труду. Моя мама «награждала» меня за проявленную инициативу в уборке квартиры критическими замечаниями и недовольством: дескать, лучше бы она сама все сделала, а от меня толку никакого. Неудивительно, что таким образом отбила у меня всякое желание быть ее первой помощницей и лучшей подругой... Став подростком, я гораздо комфортнее чувствовала себя на улице. Интересно, что при почти отличной успеваемости в друзья выбирала сверстников из неблагополучных семей. Как правило, оба родителя там пили. Местом наших встреч служили подвалы и площадки детских садиков. В тринадцать лет я уже виртуозно выпускала изо рта сизые кольца сигаретного дыма и умудрялась приходить домой вдрызг пьяной. Поразительнее же всего было то, что родители мои недетские выкрутасы не замечали. Папа сам пребывал в ежедневном общении с Бахусом, а мама обращала внимание исключительно на алкоголизм супруга. Ну и моего младшего братишку она как-то особенно выделяла: подчеркнуто хвалила, постоянно нас сравнивала, и всегда это сравнение было не в мою пользу. Хоть и училась я лучше, и терпеливо сносила насмешки, и командовать собой позволяла, и под ногами не путалась… Прос­то чаще плакала и болела. Наверное, детский организм таким образом добивался недостающих жалости и любви со стороны мамы. Как водится в таких случаях, невольная зависть и чувство соперничества заставили меня мысленно окрестить брата «мамкиным сынком». Между нами до сих пор много непонимания, а на вопрос «Почему Сашку мама всегда любила больше, чем меня?» вскоре нашла ответ. Ларчик открывался просто: сопоставив даты моего рождения и бракосочетания родителей, сделала вывод, что была нежеланным ребенком, получившим право на жизнь исключительно по воле случая… Или, как выражаются в мире, «по залету».

Итак, свободное от учебы время я часто коротала в обществе моих обездоленных друзей, и только чудо (или это самое ожидание чуда?) спасло меня от наркотического и алкогольного плена. Некоторые из нашей компании в возрасте 13 лет
увлеклись «факанием»: так тогда в подростковой среде называли процесс нюхания токсических паров клея «Момент». Перед глазами и сейчас стоит страшная картина: душераздирающий скрежет тяжелого рока; шумные вдохи, и с каждым разом слабеющие выдохи; осоловелые, бессмысленные взгляды, глупые улыбки на лицах еще совсем юных мальчишек и девчонок… Тогда я могла спокойно и бесстрастно взирать на это небезопасное для психики и физического здоровья занятие, рассуждая: «Каждый человек имеет право делать то, что ему заблагорассудится». Типичная философия хиппи… Какие еще мысли могли посещать нашпигованный атеистическими лозунгами мозг девчонки, весь подростковый период которой совпал со временами распада СССР
и перестроечного хаоса. О том, что свобода без Христа – смерть, я услышала гораздо позже… А пока продолжала вести двойную жизнь: курила, время от времени угощалась спиртным, слушала хэви метал в подвалах и параллельно успешно училась, посещала секцию дзюдо, а также музыкальную студию, где худо-бедно бряцала по клавишам пианино классические произведения…

Однако после подвальных посиделок меня неизменно тянуло домой. Но не потому, что на столе стыл горячий ужин… Несомненно, Господь уже тогда заботился обо мне и начал осуществлять первый уровень моей подготовки обращения к Нему. Я окуналась в иллюзорный мир книг с головой, с маниакальным упоением по нескольку раз перечитывала яркие высказывания авторов, выписывала их в специально заведенный для этих целей дневник. Возможность убегать от реальности с помощью чтения, а не алкоголя и наркотиков, на тот момент являлась спасением для меня. Таким образом я давала выход своим эмоциям: могла фантазировать, горевать и радоваться вместе с героями и, переполненная впечатлениями, спокойно засыпать… Сейчас, оборачиваясь назад, я думаю, что мое молчание говорило громче всяких слов! Оно буквально кричало: «Обратите на меня внимание! Мне нужны не только еда и одежда! Папа, мама, мне нужны ваши любовь и внимание! Просто поговорите со мной, ведь я живая!» Но в нашей семье выражать свои чувства вслух считалось чем-то постыдным… В ней отсутствовало самое главное – уважение к личности, слабости высмеивались, и когда в жизнь кого-либо приходили испытания, то должной реакции – ободрения, поддержки, сострадания – дождаться было невозможно…

Гормональная перестройка подросткового организма вкупе с ощущением ненужности и отсутствием доверительных отношений с родителями произвели в моем хлипком сознании разрушительный взрыв: я стала искать внимания со стороны противоположного пола. Другими словами – жаждала любви. И получила ее… В виде группового изнасилования. В недостроенном доме… О кошмаре, пережитом в тот пасмурный осенний вечер, я не рассказывала никому долгие годы. Открыться перед родителями было для меня равносильно смерти: я не верила, что их действия будут до ювелирной точности выверенными; не верила, что папа и мама чутко и с кропотливой осторожностью разберутся в такой ужасающей по своим последствиям ситуации… И я сама придумала, как защититься: всем новым знакомым будто невзначай говорила, что мои «предки» работают в милиции. Помню, что приписывала папе и маме какие-то мифические достоинства. Опять же приходила на помощь неуемная фантазия, развитая чтением. Сейчас, будучи взрослой, я могу дать объяснение детским вымыслам: тогда я не мог­ла их любить такими, какими они были… Хотя понимала, что родителей не выбирают. Но все равно стыдилась их неотесанности, грубости, малообразованности… И превозносилась: «Да о чем, собственно, с ними можно разговаривать! Вон по телевизору предпочитают смотреть не интеллектуальные передачи, а развлекательные, где уровень юмора – ниже пояса, и если при их просмотре и нужно что-то напрягать, так всего одну извилину!»...

И. Муромцева