Ох, и до чего ж я сессию люблю! Так, что кто бы знал, как!..

Люблю, пишу сейчас это всё и прямо в красках вижу, как омрачатся ваши лица печатью скепсиса и как презрительно поморщатся ваши носы – «во заливает, смотри ты... хватает же нахальства».

Законно. До недавнего времени моя реакция на чье-то подобное заявление была бы такой же живой и такой же однозначной: ханжество, низкопробная буффонада, гнать этого ритора веником. Нашел, чего любить… Она ведь даже звучит по-змеиному зловеще – с-е-с-с-и-я. Канистра кофе за ночь над горой неудобоваримой информации, канистра валерьянки под дверью в очереди на экзамен, ехидно щурящийся препод, беспощадный мозговой штурм и продержаться так надо месяц – полюби меня, студент, я ж само очарование!

И вообразите, мне это как-то удалось. Объясниться попытаюсь, особо не мудрствуя, без фиоритур и инноваций (всё равно вас, прожженных суровой вузовской реальностью практиков, помпезными писульками не проймешь). Упор мы будем делать на примеры житейские – простые, убедительные, говорящие сами за себя.

Учась на заочке, к разбитной студенческой жизни не очень-то привыкнешь: появился 2 раза в год, промаялся 3 недели, умудрился отстреляться без хвостов – молодец, свободен. И пусть ты к последнему году учебы уже фактических матерый дембель, все равно встречаешь нагрянувшую сессию с колотящимся сердцем первокурсника перед установочной. Все дело в перерывах, специфика заочного отделения. Вот и я перед последней «перевалочной» сессией, сулящей желанный переход на финишную прямую – 5-ый курс – пребывала в состоянии, далеком от умиротворенности. Парадоксально, но вопрос благополучной сдачи заботил меня в последнюю очередь (по этой части необыкновенный мир в сердце даже как-то настораживал). Все молитвы сводились к одному: «Ты благословил меня самой лучшей работой, но это парниковые условия, здесь я как в изоляции. А сейчас опять иду к ним, в обычную жизнь. Где вокруг нет братьев и сестер. Где все нуждаются в Тебе, но почти никто об этом не знает. И к ним иду я, и я должна быть светом. И это мой главный экзамен. Укрепи, Господи. Не позволь мне его провалить». О чем-то подобном просила и на первых курсах, но тогда важность полноценно заполненной зачетки была абсолютно первостепенной. А в этом году Бог, побудив меня пересмотреть некоторые ценности, подверг сознание очередной плановой трансформации. Жить после которой стало еще проще и веселее.

Свой экзамен Он принимал у меня в три этапа ­– испытание на верность, на доверие и на жертвенность. Сложнее всего давался второй: сами знаете, с доверием у нас всегда туговато. Но мой добрый, снисходительный, самый небезразличный Преподаватель сделал все, чтобы я справилась и с этим.

За курсовую садилась, хорошо зная о принципах своего научного руководителя. Еще в прошлом году, принимая у меня практику и интересуясь, почему я нашла себя именно в протестантизме, тактичная и интеллигентная Анна Петровна, тем не менее, подвела черту железным тоном: «Это ваш выбор, и я его уважаю, но сама я адепт православия. И прочие религиозные учения не понимаю и не приветствую». Помню еще, оставила ей тогда пасхальный номер «Благодати» и пожелала как-нибудь на досуге все же поразмышлять над этим.

В новой курсовой (благо, тему нашла подходящую, «Вопросы религии на страницах прессы») я провела сравнительный анализ 4-х христианских изданий, одним из которых намеренно выбрала газету православной церкви. Содержание последней, надо сказать, впечатление производило неизгладимое. Отрывки статей вроде нижеприведенных в развернутых дополнениях не нуждались: «..беса можно подцепить на курсах обучения иностранным языкам, при занятиях спортом; любят они прятаться за болезни и травмы..», «..с первых веков всякий верующий носит на груди Крест, исполняя слова Спасителя: кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой..», «..по правилам святых отцов, ребенок, зачатый в среду, пятницу, воскресенье, рождается с дефектом физическим или нравственным..», «..женщины, позволяющие себе ходить в брюках, рождают впоследствии мутантов, уродов, детей с психическими отклонениями, гермафродитов..» и пр. По части аналитики старалась писать обо всем прямым текстом, без эвфемизмов и корректных иносказаний: она уважает мой выбор – я его аргументировано объясню. Была готова к жаркой полемике, к самому низкому баллу, к тотальному непониманию, но к Нему просьбу имела всего одну: «Удали эту категоричность, пошли Свое откровение, заставь ее задуматься».

В назначенный день, нервно теребя зачетку и настраиваясь на самое худшее, пришла за результатом. Узнав который, едва сдержалась, чтобы не запрыгать вокруг стола прямо в ее кабинете. Анна Петровна с доброжелательной улыбкой (не показатель, просто имидж такой) любезно предложила сесть и огласила приговор: «Знаете… Было бы, к чему придраться, – придралась бы непременно. Слог твердый, тема раскрыта глубоко, работа безупречная. А еще у вас аналитический склад ума, поздравляю, пригодится при написании дипломной». Курсовую оценила в 9 баллов, практику – в 10. Меня распирало от радости, но я из последних сил состроила серьезное выражение лица и спросила, можно ли в заявлении на дипломную указать ее как желаемого руководителя. Имиджевая улыбка доцента Пилинковой показалась вдруг не такой уж и имиджевой – вполне искренняя человеческая улыбка: «Я буду только рада снова стать вашим руководителем»...